– Иосиф Михайлович, 18-летним юношей Вы поступили на агрономический факультет в ГСХИ. Как произошел выбор профессии?
Выбор не был осознанным. Я – сын полеводов и видел, как сложна жизнь крестьян. Больше мне хотелось поступить в медицинский, но агрономия представлялась более доступной. Экзамены я сдал хорошо, но не прошел по конкурсу из-за наплыва армейцев. В порядке исключения мне было разрешено (самим ректором) ходить на занятия, а уже по результатам сессии как-то решать вопрос зачисления. Полгода я ходил в «кандидатах в студенты», а когда сдал сессию на отлично, то был наконец зачислен на первый курс. Почувствовал себя настоящим студентом, получил первую стипендию и был счастлив.
- Кто оказал на Вас доминирующее влияние при утверждении в профессии? Был ли во время Вашего студенчества кто-то, повлиявший на жизненный выбор в пользу науки?
После войны в сельскохозяйственный институт из России приехало очень много профессоров и докторов наук. Это был очень сильный, профессиональный контингент преподавателей. Помню преподавателей химии: профессоров Наугольного, Римшу. Это были одухотворенные, любящие свою профессию люди. И в то же время строгие, требовательные, они приучали нас добиваться требуемого результата. Хотелось на каждого из них быть чем-то похожим. Вадим Кумаков, который вел научный кружок, был кандидатом с.-х. наук. Будучи по своей натуре исследователем, очень вдумчивым человеком, он сумел привить и мне любовь к науке.
– Была ли у Вас альтернатива по окончании института: идти в науку или другую сферу деятельности? Если ее не было, то почему?
О науке в то время никто не задумывался. После окончания вуза меня послали агрономом в родной совхоз «Василишковский» и это было пределом моих мечтаний. Отработал там два года и был бы рад работать дальше, но возникли новые предложения свыше. Либо возглавить совхоз вместо ушедшего на пенсию директора, либо стать первым секретарем райкома комсомола. Перспектива стать начальником меня не привлекала, мне хотелось быть специалистом. Работая агрономом, я сталкивался с множеством практических вопросов, которые мне было интересно решать, мне хотелось развиваться дальше. Поэтому я поступил в почвенный отряд, созданный в ГСХИ. Мне очень нравились экспедиции по стране, особенно по Полесью с его богатой растительностью, заболоченными, почти сказочными местами. Почувствовав, что нужны более глубокие знания, поступил в аспирантуру. И почувствовал, что наука для меня – это наркотик. Затягивающий, захватывающий, но не вредящий здоровью. Для большинства людей науки – это на всю жизнь.
– Как складывался начальный период Вашего вхождения в сферу исследований: были трудности в определении тем, осуществлении экспериментов, публикации результатов, признании коллег и руководителей?
Вы знаете, я какой-то счастливчик. Мне страшно везло на добрых людей. Простой паренек из бедной семьи, я всегда попадал в хорошее окружение. В аспирантуре моим руководителем назначили академика Лупиновича. Это был необыкновенный человек. Бывший президент сельскохозяйственной академии наук Беларусь на тот момент он заведовал кафедрой почвоведения в Белорусском государственном университете и одновременно был консультантом в институте почвоведения и агрохимии. Очень одухотворенный, эрудированный, грамотный, он умел просто завораживать своими рассказами и рассуждениями. В каждый свой приезд он уделял по 30-40 минут каждому из аспирантов и, чтобы не забыть, о чем надо спросить приходилось все заранее по пунктикам записывать. К сожалению, Иван Степанович рано ушел из жизни. Моим следующим руководителем стала Тамара Никандровна Кулаковская. О ней тоже можно говорить только самые добрые слова: талантливая, энергичная, очень отзывчивая. Именно эти два человека, крупные ученые и определили мою дальнейшую судьбу в науке. Кроме того им была присуща смелость, они всегда говорили то, что думают, им хотелось подражать. Они не столько научили, сколько вдохновили своим примером.
– Когда и в связи с какими реальными событиями Вы почувствовали, осознали свою профессиональную зрелость? Вы быстро достигли высот признания? Сколько сил при этом потратили?
Я думаю, что зрелости этой и сегодня нет, потому что зрелость ученого – это плохо. Всегда есть что-то, чего ты не знаешь, развиваются техника и технологии, поток информации просто огромен. Чтобы в нем не «утонуть» - нужна, во-первых, избирательность, умение взять то, что надо. Во-вторых – возможность применить в конкретных условиях. Я все делал с опозданием. Кандидатсткую защитил в 33 года, докторскую вообще не хотел, с ней все получилось как-то само собой и защитил я ее, когда мне было уже 54 года. Будучи много лет кандидатом наук я ощущал себя вполне комфортно. Я и сейчас думаю, что звание – это еще не все. Бывает, что человек без звания, а у него можно много чему поучиться. Поэтому мне всегда хотелось быть профессионалом, а профессионал тот, у кого спрашивают.
- Как Вы, советский ученый оказались в Ираке? Остались ли у Вас какие-нибудь яркие воспоминания из этого периода?
В 60-е годы мы в Советском Союзе были в замкнутой системе и мне очень хотелось посмотреть мир. Когда формировался резерв экспертов ООН, мне посчастливилось войти в его состав и поработать на международном уровне. О том, что в Ираке идет война, я узнал только в самолете. В 180 км от Багдада, куда мы прибыли, шли бои с курдами. Ярких впечатлений там было очень много. И была очень хорошая возможность пройти языковую практику. Подготовка у нас была слабоватая и первое время я мучился. Но через три месяца я уже хорошо заговорил, мог общаться, записывать и воспринимать лекции и сам выступать.
- Большую часть Вашей трудовой деятельности Вам приходилось занимать руководящие должности. Какие личностные качества характеризуют настоящего, грамотного руководителя?
9 лет я был заместителем директора института. Это руководящая, но больше научная должность. С Тамарой Никандровной было великолепно работать и мне даже нравилось быть заместителем такого авторитетного человека. В те времена наука высоко котировалась, на высокие должности назначал ЦК Компартии. Оказавшись на должности директора института, я все равно считал себя не доросшим до этого. По иронии судьбы бывает так, что когда чувствуешь себя временным человеком на какой-то должности – дольше всего там остаешься, 26 лет так прошло. Думаю, что в каждом человеке, независимо от занимаемой должности надо видеть личность. Для директора научного учреждения очень важно показывать, что ты сам делаешь, отчитываться наряду с подчиненными. Самое главное для руководителя – не оторваться, не почувствовать себя выше. В советское время у директора института была вся власть, много полномочий. И ему нередко приходилось слышать дифирамбы в свой адрес, не всегда заслуженно. Лесть – самое опасное для любого руководителя явление, которое может привести к потере критического отношения к себе.
При долгом нахождении на должности можно растерять друзей. Чтобы выполнять свои обязанности как руководителя, чтобы расти как профессионал нужно отдавать все свое время работе. Я не думаю, что для ученого хорошо быть длительное время руководителем. Для меня 15 лет руководства институтом было бы достаточно.
-Почему в нашей стране такие разные по эффективности с.-х. предприятия? С чем связана успешная работа одних и банкротство других?
Оно связано со многими факторами. Во-первых, у нас более бедные по сравнению с Россией, Украиной и даже Польшей почвы. И почвы наши очень разнообразные. По плодородию они отличаются в 3-4 раза. Все, кто работает на бедных почвах – им намного труднее, несмотря на помощь государства. Во-вторых – это личные организаторские способности, которые очень разные у людей. В-третьих, у нас сильны до сих пор элементы директивной экономики. Решения принимаются вверху. Еще один момент – падение престижа работы в сельском хозяйстве, в том числе руководящей работы. В советское время мы знали несколько сотен руководителей со стажем работы 30 и более лет. Сегодня средний стаж руководителя хозяйства около 3 лет, если 7 – считается старожил. За такое короткое время человек не может стать профессионалом и организатором. Ну и во всех странах сельское хозяйство – это наиболее трудная отрасль, а на бедных почвах – особенно. У нас сейчас открытая экономика и нам нужно торговать со странами, которые находятся в более выгодных условиях – почвенных, климатических. У них объективно себестоимость продукции ниже.
– С давних времен вопрос повышения плодородия почв стоит в центре Вашего внимания. Но почему именно сегодня эта тема так актуальна?
Плодородие всегда было актуальным. В царской России считалось, что Беларусь и Чухония (Финляндия), которые входили в состав Российской империи, не могут себя прокормить. У нас тогда было очень много заболоченных почв, песчаных, очень бедных. Мы вложили очень много инвестиций в сельское хозяйство и подняли его уровень. Но плодородие – это наша ахиллесова пята. Сегодня, если не получать 40 ц/га зерна, вы не окупите комбайна, стоимость техники и средств интенсификации близка к таковой у наших соседей. И если наша урожайность будет ниже, мы будем работать себе в убыток. Поэтому плодородие всегда будет очень важным для нас. Оно выше в 3-4 раза, чем было в 60-е годы, за советское время и послеперестроечный период было сделано очень много. Сегодня мы экспортируем сельскохозяйственную продукцию.
– Какие тенденции отмечаются в настоящее время в структуре агрохимических и почвоведческих научных тематик, изменилось ли соотношение фундаментальных и прикладных исследований?
Конечно изменилось. Сама тематика меняется и соотношение фундаментальных наук. Изменилась сама страна, перестав быть частичкой большого государства. Небольшая страна не может развивать все науки одинаково. Фундаментальные науки требуют огромных затрат, поэтому у нас сейчас заметный крен в сторону прикладной части. Вместо изучения почв сегодня больше проводится мониторинг, поддержание, детализация и т.д. Большой крен – в использование технических средств, многообразного спектра регуляторов роста – химических, биологических. Ну и направление биологизации земледелия. Химическое направление дает больший эффект, но и больше отрицательных последствий. Биологизация позволяет более бережно относиться к природе, но эти методы должны окупаться, для этого нужен очень высокий уровень профессионализма. Просто отказаться от химии - у нас не будет продукции. Должна быть эволюция, сочетание биологических, химических и техногенных факторов
– Каким вы видите будущее Белорусской Академии наук? Как правильно взращивать квалифицированные и компетентные кадры для агрономической науки?
Академия наук – это высшая квалификация. Есть направления, есть ученые - лидеры этих направлений. Президент А.Г.Лукашенко определил Академию наук как государственный орган не только экспертизы, но и планирования изменения технологии, развития. И это очень правильно. Наша страна со своими достаточно скромными природными, в том числе энергетическими ресурсами должна очень вдумчиво относиться к инвестициям и возможности получения эффекта от них. Главная роль Академии наук – экспертиза того, что сделано и поиск наиболее эффективных путей вложения средств в развитие различных отраслей, и сельского хозяйства в том числе. В 2002 г ученые сельскохозяйственной отрасли вошли в состав Академии наук и это положительно сказалось на развитии аграрной науки: установились единые методические подходы, единые оценки, принципы мы вместе работаем, имея лучшие образцы, которые не всегда были в аграрной отрасли. Очень хорошо, что при наших небольших ресурсах в стране науке уделяется большое внимание и даже требовательность со стороны правительства, президента.
– Скажите, а все-таки как стать академиком?
Академик – это не самоцель. Это определенная квалификация, к которой в каждой стране имеются свои требования. Надо работать, работать хорошо.
- Иосиф Михайлович, вы верующий человек? Или ученый-материалист?
Я верующий, но не фанатично. Религия – это сохранение традиций в значительной мере. Сегодня верить фанатично, так как религия требует практически невозможно или очень трудно. Я люблю и чту эти традиции, я их чту, считаю, что они полезны. Они поддерживают высокую нравственность. Развитие науки и техники сегодня не все используют позитивно. Достижением химии являются наркотики. Оружие – средство не только защиты, но и нападения. Роль религии не уменьшается, а остается очень важной в мире, где много насилия. Европа становится менее религиозной. Чем люди богаче – тем они менее религиозны. В Западной Европе все храмы пустые, там в основном туристы. Все христианские ценности выстраданы жизнью, если их придерживаться, то в обществе будет уважение, порядок, будет сохраняться ценность семьи.
– Что бы Вы сказали себе, молодому, если бы у вас вдруг представилась такая невероятная возможность? И что бы Вы хотели пожелать студентам нашего университета?
Я очень доволен своей жизнью и не хотел бы в ней что-то менять. И я не хочу быть молодым, это все уже было. Я очень доволен, что мне повезло заниматься наукой, потому что это самая хорошая профессия. Ты всегда находишься в творческом поиске, не тратишь время или нервы на жизненные невзгоды. У тебя есть что-то более интересное, эта отдушина, Я бы хотел совершить все те ошибки, которые совершал, мне они нравятся. Пожелание студентам – быть оптимистами, им сегодня еще лучше, чем было нам. Они не знают, что такое голод, хорошо одеты, они имеют компьютеры… Труднее из-за огромного объема информации, надо быть рациональным.
Здоровья и успехов. И быть благодарными своим преподавателям. К сожалению, сегодня наша школа стала хуже готовить. И выдать специалиста на европейском уровне вам сегодня труднее, чем было 10 лет назад. Но то, что вы справляетесь, меня очень радует. Вы уровень этот держите, вкладывая в свой труд немало ума, энергии, души. Рад тому сотрудничеству, которое у нас не прерывается многие годы.